Union of Translators of Russia

Saint Petersburg Branch

Материал из газеты Санкт-Петербургские ведомости
Выпуск  № 053   от  25.03.2008
http://www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10249218@SV_Articles

Трудности переводчиков
Анастасия ДОЛГОШЕВА

260 лет назад, в феврале 1748 года, в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось объявление: канцелярия Академии наук призывала дворян и «других разных чинов людей», искусных в чужестранных языках, помочь в переводе книг.
Удивительно, но переводчиков не хватает и сейчас. Об этом нашему обозревателю Анастасии ДОЛГОШЕВОЙ рассказал председатель правления петербургского отделения Союза переводчиков России Павел БРУК. А заодно поведал, какой неприятный сюрприз, возможно, ждет Россию при вступлении в ВТО; чему не учат на кафедрах перевода; и с каким языком у нас самые большие трудности.

– Павел Семенович, в голове не укладывается, что профессии «переводчик» совсем недавно не было...

– Да, в советском справочнике профессий из переводчиков есть только сурдопереводчик.

Это понятно: связей обычных граждан с зарубежьем практически не было, предприятия самостоятельно на внешний рынок не выходили... Нет необходимости переводить – нет проблемы – нет специальности.

– Связей не было, но «их» книги-то мы читали.

– Да, надо сразу оговориться: у нас замечательная школа русского перевода – но художественного. Причем она выше мировой: внимательнейшее отношение к эпохе, к автору, обязательное научное сопровождение (примечания, вводная статья). Именно ХХ веку мы обязаны переводами всей мировой классики.

– Это как с техническими науками, которые пышно расцветали потому, что там мыслилось свободнее?

– Абсолютно так. Проанализируем ХХ век: от кого больше осталось – от советских писателей или от переводчиков, которые за это время «написали» всю мировую классику... Именно написали, потому что переводчик обладает авторскими правами в том же объеме, что и автор.

Но, повторю, это художественный перевод. А что касается прикладного...

– Вот именно: первым делом вспомнишь дурной или блестящий перевод какого-нибудь фильма. А не переведенную инструкцию к заграничному телевизору.

– Между прочим, Союз переводчиков участвовал в продвижении в Госдуму 8-й статьи закона о защите прав потребителей. Той самой, которая велит продавцу обязательно снабдить вас инструкцией к товару на русском языке.

Так вот что касается перевода прикладного. Представьте себе, что за промежуток времени, который для истории – ноль, то есть за 5 – 7 лет, в стране все поменялось. На международный рынок захотели выйти многие: от фермера с его медом до военных. И вдруг оказалось, что к товарам нужны документы и их нужно переводить!

Мы не сегодня завтра вступим в ВТО, на высоком уровне обсуждаются вопросы поддержки сельского хозяйства, цены на нефть, но дьявол кроется в деталях: при вступлении в ВТО все стандарты, все нормативы по экологии, по продовольствию, по металлургии, по транспорту – все надо будет переводить. Иначе мы все время будем что-то нарушать и погрязнем в международных арбитражах.

И надо переводить все патенты: вы не можете выйти со своим изделием на европейский рынок, не проверив, есть ли в изделии детали, кем-то уже запатентованные. Потому что если есть и вы это не учли, значит, вы украли; если чужих патентов нет, но вы свое должным образом не запатентовали – украдут у вас.

И это горы текстов. Чтобы вы представили себе: вот построили мы для Индии фрегаты – так на ходовых испытаниях на борту работали несколько десятков переводчиков Северного проектно-конструкторского бюро, которые разделили корабль «от киля до клотика» по функциям и обеспечили письменный и устный перевод. А перевести нужно все технические описания и инструкции по эксплуатации всех устройств, механизмов, систем огромного корабля.

– А с чего бы «наверху» беспокоиться о нехватке переводчиков, если у нас полно филфаков с изучением иностранных языков?

– Более того: сейчас в России как грибы растут кафедры перевода: модно. Но это кафедры на пустом месте. Там вакуум.

Эти кафедры открывают с наивной мыслью: столы поставим, курс наберем и будем учить, как учат языку. Это первое заблуждение. Чтобы готовить современных переводчиков, нужны компьютерные классы, локальные компьютерные сети, Интернет, лицензированные переводческие программы, электронные словари, справочные базы данных. Перевод – это самодостаточный учебный курс, отдельная область научного исследования и самостоятельная профессия.

Второе заблуждение в том, что «есть, кому учить». Дело в том, что примерно лишь треть преподавателей, обучающих переводу, периодически, эпизодически что-нибудь переводят. Я имею в виду, переводят не просто так, а, как мы говорим, «на деньги». Перевод не на деньги – развлечение; оплачиваемый перевод – это работа, которую ты должен выполнить так, чтобы за нее заплатили. Я люблю цитировать вице-президента Союза переводчиков России профессора МГУ Марию Вербицкую: «Каждый преподаватель перевода должен переводить сам, причем на деньги». Какое моральное право учить переводу имеет человек, сам не переводящий?

– А тот, кто переводит, не пойдет преподавать?

– Не пойдет. Переводчик, работающий для промышленности, зарплату доцента может заработать за 3 – 5 дней. Я перевожу конструкторскую документацию, чертежи, а преподаю для души: это дисциплинирует, к тому же я показываю на практике в компьютерном классе то, что составляет ремесло и мастерство научно-технического перевода.

Но нередко на кафедры перевода приходят люди... Ну допустим, на кафедре иняза оказалось, что преподавателей больше, чем позволяет штатное расписание. Как можно уволить действительно хорошего преподавателя теоретической грамматики?! Есть выход: на этом же факультете создана кафедра перевода – давайте трудоустроим туда, и пусть читает свой курс теоретической грамматики. Преподаватели учат тому, что знают, а знают они язык и методику обучения иностранному языку. А не ремесло перевода.

– Прямо-таки ни один вуз не берется учить переводу по-настоящему?

– У ведущих классических университетов задача – воспитывать ученых и поддерживать науку перевода и научные школы; и ведущие университеты страны с этим справляются. Например, на филологическом факультете Санкт-Петербургского госуниверситета есть для этого необходимые условия, включая отлично оборудованные компьютерные классы и лаборатории для тренировки навыков в устном и письменном переводе. Если оттуда выходит практический переводчик – слава богу, но не это цель; цель – продолжать научную школу и готовить преподавательские кадры.

В молодых вузах тоже открывают филологические факультеты, но куда им, катеркам, за линкорами? Что, им идти в кильватере за Петербургским университетом с его докторами наук, со школой и традициями, с библиотекой, да и с материальными возможностями?

Молодые вузы и рады бы пойти своим путем, ближе к практике, но Министерство науки и образования не разрешит. У министерства одна программа подготовки переводчиков, одна специальность: «лингвист, переводчик». Через запятую. В Госстандарте прописано, что именно нужно усвоить по предметам, расписаны часы; шаг влево, вправо считается побегом. Министерство надзирает за соблюдением образовательного стандарта, поэтому вуз не может отступить от общей программы. Если я предложу собственный курс, мне скажут либо «нельзя», либо «можно, но, Павел Семенович, исхитритесь, назовите и сформируйте курс как-нибудь так, чтобы он вписывался в стандарт».

– Так чему тогда учат на кафедрах перевода?

– Если назвать специальность «лингвист, переводчик», по-русски получится «специалист в области языкознания, переводчик». Вот я присутствую на защитах дипломов: ни одного переводчика. Одни лингвисты. То есть теоретики в области языкознания. Дипломные работы посвящены сравнительному анализу разных переводов известного произведения, сравнению русских и иноязычных идиом, пословиц, поговорок, гендерным проблемам в переводе и многому, многому другому из того же ряда.

Это все нужно. Владение теоретическим лингвистическим анализом переводчику необходимо, это его «кухня». Главный вопрос: почему твоему лингвистическому анализу подвергаются ЧУЖИЕ тексты? Мне представляется, что на кафедре перевода дипломник должен взять любой текст (газетный, технический, художественный) и выполнить его перевод. После этого он должен выполнить лингвистическое исследование этого СОБСТВЕННОГО перевода. То есть обосновать, почему именно так, а не иначе решены переводческие задачи. И перед государственной комиссией защищать свои собственные переводческие решения и их теоретическое обоснование. А государственная комиссия должна быть способна оценить конечный результат – перевод.

...У нас в стране как-то не заметили, что перевод стал отраслью народного хозяйства со всеми атрибутами любой отрасли: научным обеспечением (университетские кафедры), подготовкой кадров и производством. Слабое звено отрасли – подготовка кадров, отвечающих требованиям современного переводческого производства. Современные переводческие компании – это «фабрики перевода». Взять хоть самую крупную компанию Санкт-Петербурга – «ЭГО Транслейтинг»: четыре этажа, современные технологии перевода, локальные сети, программы с переводческой памятью, в которой хранятся все тексты, переведенные за все годы всеми сотрудниками компании. Если при переводе встречается часть текста, предложение или слово, переведенные ранее, компьютер выводит на экран все прежние варианты перевода, и переводчик может выбрать любой из них или дать свой, который тоже войдет в память.

Лишь в немногих, лучших, университетах страны даются основные практические навыки такой работы. Переводческие компании вынуждены наладить трудоемкий кадровый отбор, а затем нести расходы на профессиональное обучение молодых переводчиков. Кстати, выявлять способных помогает наш ежегодный Санкт-Петербургский конкурс молодых переводчиков Sensum de Sensu, который проводится уже в восьмой раз и приобрел всероссийский статус.

– Видимо, компаниям нужнее, чем вузам, настоящее профобразование переводчиков.

– Да. Дело в том, что сложившаяся обстановка в подготовке переводчиков нередко комфортна и для вузов и, по-видимому, для Министерства науки и образования, а многие преподаватели иностранных языков удобно вписались в работу кафедр перевода. Так консервируется системное отставание в подготовке переводчиков, и сложно говорить о конкурентоспособности и выпускников, и вузов, тем более при переходе на Болонскую систему.

– Можно сказать, что с каким-то иностранным языком в России сейчас стало туго? Выпал из моды, переводы плохие, язык «усыхает»...

– Усыхает русский язык. Утрачивается словарный состав словаря Даля. Это сложный и многофакторный процесс. В описании устройства традиционного деревянного русского дома, например, можно обойтись только словами русского языка, но в словарный запас молодого филолога они не входят, и вдруг оказывается, что «балясина» – это не ругательство, а «стусло» – плотницкий инструмент для распиливания под углом.

Такие потери можно как-то объяснить. А вот когда у меня группа магистрантов по-английски фразу понимает, но даже коллективными усилиями не может сформулировать ее по-русски... А ведь это технический текст, научная информация, которую нужно передать, как требует общая теория перевода, без искажений, без потерь, без привнесения новой информации. А студенты путаются, например, в определении разницы между «прочный», «жесткий», «твердый» и «крепкий» или между «устройство включает в себя...» и «устройство состоит из...».

К слову, русский язык не преподается переводчикам. Только на первом курсе, чтобы вспомнить школьную программу. Но русский язык для переводчика – совершенно другой курс.

...Если русский «усыхает», то английский язык – расширяется. Это тоже сложный и многофакторный процесс. В новейших областях науки и техники широко применяется англоязычная терминология. Дело не в терминах – русский язык настолько мощный, что легко русифицирует иностранные слова без ущерба для системы языка. Досадно, когда иностранные слова применяются без достаточной мотивации. В то же время английская терминология, например, в судостроении и судоходстве используется во всем мире и традиционна для русского флота. В Крымскую войну русские офицеры, участники обороны Севастополя, писали корреспонденцию в Петербург на английском языке; и не только рапорты, но и письма домашним – настолько английский был традиционен на русском флоте.

– Вы говорите: на переводчиков не учат. А откуда взялись те, что переводили на «индийском» фрегате? И как стали переводчиком вы?

– В той группе на фрегате два переводчика – члены Союза переводчиков России. Руководитель группы Геннадий Викторович Дикарев – выпускник Высшего военно-морского училища им. Фрунзе (ныне Военно-морской институт – Морской корпус Петра Великого), военный инженер-штурман по первой специальности, а теперь специалист с большим опытом в письменном и устном переводах, участник переговоров, выставок, конференций. Владимир Владимирович Сысоев – выпускник филологического факультета СПбГУ, сам себя сделавший переводчиком в судостроении, машиностроении, информационных системах. Так и формируются переводческие коллективы – из специалистов в различных областях знаний и из филологов. И тем и другим требуется затратить много труда: одним – на изучение иностранного языка, другим – на освоение техники, и в общей работе они дополняют друг друга. Что касается меня, и по диплому и по диссертации я «военмеховец», и основной трудовой стаж – за кульманом в ОКБ, а переводить начал еще в аспирантуре.

– Павел Семенович, я, когда искала адрес петербургского Союза переводчиков, обнаружила только «а/я».

– И этот почтовый ящик даже не союза, а мой, я за него плачу. У одних творческих союзов – дворцы, у Союза переводчиков нет даже комнаты. Попытки обзавестись офисом, наши обращения в администрацию города результатов не дали. А на коммерческую аренду у Союза переводчиков нет денег – наш бюджет состоит только из членских взносов. Впрочем, союз очень энергично посещают – через наш петербургский сайт в Интернете. Он полезен и переводчикам, и тем, кто хочет найти переводчиков.

И если уж мы коснулись темы творческих союзов – скажу о довольно болезненной проблеме в законодательстве. Множество творческих людей – художников, писателей, переводчиков – работают дома, «не служат». А то, что их трудовая книжка нигде не лежит, автоматически означает, что человек поражен в конституционных правах. Как быть с исчислением трудового стажа, с начислением пенсии, с оплатой отпуска, с другими трудовыми правами и гарантиями?

В конце 1990-х в Москве собрались руководители всех 11 творческих союзов – кинематографистов, театральных деятелей, писателей, композиторов, художников, архитекторов, переводчиков... Выработали концепцию закона; рабочую группу для составления текста закона возглавил, кстати, президент Союза переводчиков.

Восемь лет назад проект закона о творческих работниках и их творческих союзах был принят Госдумой в трех чтениях, причем это был единственный случай на моей памяти, когда все фракции проголосовали за при, кажется, одном воздержавшемся. Всем было очевидно, что закон необходим, потому что в конце 1990-х люди оказались совсем беззащитны.

Президент Б. Н. Ельцин закон не подписал. После многих согласований и процедур закон был представлен на подпись уже президенту В. В. Путину – и вновь не был подписан.

– Как думаете, почему?

– Возможно, есть опасения, связанные с дополнительной нагрузкой на бюджет. Может быть, за образец берутся европейские страны – там творческие союзы, если и есть, то они, скорее, похожи на клубы по интересам. Однако в России, например, остается Высшая аттестационная комиссия, которая присваивает звания профессора, доктора и т. д., хотя нигде в мире ВАКов нет...

Не исключено, что когда-нибудь российские творческие союзы действительно будут просто клубами, но сейчас нужен закон, защищающий тех, кто «не служит», но работает, формирует культуру страны. Без такого закона отношения творческого работника и государства негармоничны. Представьте себе, что вы работаете дома, ваши произведения покупают... У вас будет внутреннее осознание необходимости платить налоги? У человека, осознающего, что даже его общегражданские конституционные права не обеспечены, что государство от него отвернулось, нет стимула быть законопослушным.

В ХХ веке Россия создала свою особую цивилизацию. Сейчас продолжается переходный период, идут фундаментальные преобразования во всех сферах экономики, в жизни общества. Как и любому процессу, преобразованиям в духовной жизни общества свойствен свой темп, свой «биоритм». С этим нужно считаться, издержки приводят и уже привели к распространению негативных тенденций. Полагаю, нужно постоянно помнить о двух известных принципах и следовать им. Во-первых, пространство культуры неделимо, и не должно быть так, что творческие союзы «равны, но кто-то равнее». Во-вторых, если культура становится самоокупаемой, она перестает быть культурой, и это мы наблюдаем на всем пространстве культуры ежедневно.