РАССКАЗ НОМЕРА: Рэй Брэдбери. Помнишь Сашу?

 

Помнишь? Ну, как же можно забыть! Хотя знакомство было кратким, годы спустя его имя возникало не раз, и они улыбались, и даже смеялись, и тянулись друг к другу, чтобы взяться за руки, предаваясь воспоминаниям.

Саша. Такой милый, веселый дружок, такой лукавый, таинственный проказник, такой талантливый ребенок; выдумщик, егоза, неутомимый собеседник в ночной тиши, неугасимый лучик в тумане дня.

Саша!

Тот, кого они никогда не видели воочию, но с кем часто вели разговоры у себя в тесной спальне в три часа ночи, когда рядом не было посторонних, которые стали бы закатывать глаза и, заслышав его имя, высказывать сомнения в их здравомыслии.

Ну ладно: кем и чем был для них Саша, как они познакомились, а может, просто его придумали, и, наконец, кто такие они сами?

Вкратце: они — это Мэгги и Дуглас Сполдинги, жители тех мест, где шумное море, теплый песок и шаткие мостики над почти пересохшими каналами Венеции, что в штате Калифорния. Несмотря на отсутствие солидного банковского счета и дорогой мебели, они были несказанно счастливы в своей крошечной двухкомнатной квартирке. Он занимался писательским трудом, а она зарабатывала на жизнь, чтобы дать ему возможность закончить великий американский роман.

У них было заведено так: по вечерам она возвращалась домой из делового центра Лос-Анджелеса, а он покупал к ее приходу гамбургеры, или же они вместе шли на пляж, где можно было съесть булочку с сосиской и оставить центов десять-двадцать в павильоне игровых автоматов, потом возвращались домой, занимались любовью, засыпали, а следующим вечером наслаждались все тем же восхитительным распорядком: хот-доги, игровые автоматы, близость, сон, работа и так далее. Тот год, исполненный любви и молодости, ощущался как блаженство, а значит, должен был длиться вечно...

Пока не появился он.

Безымянный. Да-да, у него еще не было имени. Он грозил вторгнуться в их жизнь считанные месяцы спустя после свадьбы, нарушить заведенный уклад, спугнуть писательское вдохновение; но потом он как-то растворился, оставив лишь слабый отголосок тревоги.

Однако теперь коллизия замаячила всерьез.

Как-то вечером, когда на журнальном столике красовались яичница с ветчиной и бутылка дешевого красного вина, они завели негромкий разговор о том о сем, каждый предрекал другому великое и славное будущее, а Мэгги вдруг сказала:

—  Мне нездоровится.

—  Что такое? — встревожился Дуглас Спеллинг.

—  Весь день как-то не по себе. А утром немного подташнивало.

—  Господи, что же это? — Он встал, обошел вокруг журнального столика, обхватил руками ее голову и прижал лбом к своему боку, а потом посмотрел сверху вниз на безупречный пробор и вдруг заулыбался.

—  Так-так,— произнес он,— не иначе как возвращается Саша.

—  Саша? Это кто такой?

—  Он сам расскажет, когда появится.

—  Откуда такое имя?

—  Понятия не имею. Весь год крутилось в голове.

—  Саша.— Она прижала его ладони к своим щекам и засмеялась.— Саша!

—  Завтра к доктору,— распорядился он.

—  Доктор говорит, Саша пока будет жить с нами, не требуя довольствия,— сообщила она по телефону на следующий день.

—  Здорово! — Тут он осекся.— Наверно.— Он прикинул сумму их накоплений.— Нет, первое слово дороже второго. Здорово! Когда же мы познакомимся с этим пришельцем?

—  В октябре. Сейчас он микроскопический, крошечный, я едва различаю его голос. Но потому что у него есть имя, я его слышу. Он обещает вырасти большим, если мы окружим его заботой.

—  «Мнимый больной», честное слово! К какому сроку мне закупать морковку, шпинат, брокколи?

—  На Хэллоуин.

—  Не может быть!

—  Правда, правда!

—  Все будут болтать, что мы специально приурочили его появление к окончанию моего романа, который пьет из меня кровь. Оба требуют внимания и не дают спать по ночам.

—  Ну, в этом-то Саше не будет равных! Ты счастлив?

—  Честно сказать, побаиваюсь, но счастлив. Да что там говорить, конечно, счастлив. Приезжайте домой, госпожа Крольчиха, и привозите его с собой!

[…]

—  Мне нравится так жить,— сказала Мэгги, вытягиваясь на кровати.— У нас все превращается в игру. Хочу, чтобы так было всегда. Ты не такой, как другие мужчины: у тех на уме только пиво да карты. Интересно, много ли есть на свете таких семей, у которых вся жизнь — игра?

—  Таких больше нет. Ты помнишь?

—  Что?

Он перевернулся на спину, чтобы прочертить взглядом на потолке цепочку воспоминаний.

—  В тот день, когда мы поженились...

—Ну?

—  Друзья подбросили нас сюда на машине, и мы пошли в аптеку на пристани, чтобы сделать крупную покупку в честь медового месяца: две зубные щетки и тюбик пасты... Одна щетка красная, другая зеленая, для украшения пустой ванной комнаты. А когда мы возвращались по берегу домой, держась за руки, позади нас две девчушки и мальчуган вдруг затянули:

Совет да любовь,
Совет да любовь,
Жениху и невесте
Совет да любовь...

Она тихонько запела. Он подтянул, вспоминая, как они зарделись от удовольствия, слыша детские голоса, но постеснялись остановиться, хотя были горды и счастливы.

—  Неужели у нас был новобрачный вид? Как они догадались?

—  Уж точно не по одежке! Может, по лицам? От улыбок у нас занемели скулы. Мы просто лопались от восторга. А их задело ударной волной.

—   Славные ребятишки. До сих пор слышу их голоса.

—  Прошло полтора года, а у нас все по-прежнему.— Одной рукой обняв ее за плечи, он читал их будущее на темном потолке.

—  Теперь есть я,— раздался чей-то шепот.

—  Кто? — спросил Дуглас.

—  Я,— ответил шепот.— Саша.

Дуглас сверху следил за губами жены, но не заметил и шевеления.

—  Ага, наконец-то можно поговорить? — произнес Дуглас.

—  Можно,— ответил тот же голосок.

—  А мы думали-гадали,— сказал Дуглас, когда же ты дашь о себе знать.— Он мягко привлек к себе жену.

—  Настал срок,— отозвался шепот,— я тут как тут.

—  Здравствуй, Саша,— вырвалось у обоих.

—  А почему ты раньше молчал? — поинтересовался Дуглас Сполдинг.

—  Было боязно: вдруг вы мне не обрадуетесь,— прошептал голосок.

—  Откуда такие мысли?

—  Они возникли в самом начале, но потом ушли. Когда-то у меня было только имя. Помните, в прошлом году. Можно было уже тогда появиться. Но вы испугались.

—  Мы тогда сидели на мели,— негромко сказал Дуглас.— Жили в постоянном страхе.

—  Разве жить страшно? — спросил Саша. У Мэгги дрогнули губы.— Страшно другое. Не жить. Быть ненужным.

—  Погоди.— Дуглас Сполдинг опустился на подушку, чтобы видеть профиль жены, лежащей с закрытыми глазами, и чувствовать ее неслышное дыхание.— Мы тебя любим. Но в прошлом году был неподходящий момент. Понимаешь?

—  Нет, не понимаю,— ответил шепот.— Вы меня не хотели, вот и все. А теперь захотели. Мне тут делать нечего.

—  Но ты уже здесь!

—  А теперь уйду.

—  Не смей, Саша! Останься с нами!

—  Прощайте,— голосок совсем затих.— Все, прощайте.

Повисло молчание.

Мэгги в безмолвном ужасе открыла глаза.

—  Саша пропал,— сказала она.

—  Быть такого не может!

В спальне стояла тишина.

—  Не может быть! — повторил он.— Это просто игра.

—  Это уже не игра. О боже, как холодно. Согрей меня.

Он подвинулся ближе и привлек ее к себе.

—  Все хорошо.

—  Нет. У меня сейчас возникло странное чувство, будто это все взаправду.

—  Так оно и есть. Он никуда не денется.

—  Если мы постараемся. Помоги-ка мне.

—  Помочь? — Он еще сильнее сжал объятия, потом зажмурился и позвал: — Саша?

Молчание.

—  Я знаю, что ты здесь. Не прячься.

Его рука скользнула туда, где мог находиться Саша.

—  Послушай-ка. Отзовись. Не пугай нас, Саша. Мы и сами не хотим бояться, и тебя не хотим пугать. Мы нужны друг другу. Мы втроем — против целого мира. Саша?

Молчание.

—  Ну, что? — прошептал Дуглас. Мэгги сделала вдох и выдох. Они подождали.

—  Есть?

В ночном воздухе пробежал едва ощутимый трепет, не более чем излучение.

—  Есть.

—  Ты здесь! — воскликнули оба. Опять молчание.

—  Вы мне рады? — спросил Саша.

—  Рады! — ответили они в один голос.

Минула ночь, за ней настал день, потом опять ночь и еще один день, многие сутки выстроились длинной чередой, но самыми главными были полночные часы, когда он заявлял о себе, выражал собственное мнение; полуразличимые фразы становились все более уверенными, четкими и развернутыми, а Дуглас и Мэгги замирали в ожидании: то она шевелила губами, то он приходил ей на смену, каждый излучал тепло, искренность и превращался в живой рупор. Слабый голосок переходил с одних уст на другие, то и дело прерываясь тихим смехом, потому что все это было несуразно и в то же время любовно; ни один из них не знал, какой будет очередная Сашина фраза — они всего лишь внимали его речам, а потом с улыбкой погружались в рассветный сон.

—  Что вы там говорили про Хэллоуин? — спросил он где-то на шестом месяце.

—  Про Хэллоуин? — удивились они.

—  Ведь это праздник смерти? — прошептал Саша.

—  Ну, в общем...

—  Не слишком приятно появляться на свет в такую ночь.

—  Допустим. А какая ночь для тебя предпочтительнее?

Саша какое-то время парил в молчании.

—  Ночь Гая Фокса,— решил он, наконец.

—  Ночь Гая Фокса?!

—  Ну, да, фейерверки, пороховой заговор, Парламент, верно? «Запомни, запомни: ноябрьской ночью...»

—  По-твоему, ты сможешь так долго терпеть?

—  Постараюсь. Зачем начинать свой путь среди черепов и костей? Порох мне больше по нраву. Потом можно будет об этом написать.

—  Значит, ты решил стать писателем?

—  Купите мне пишущую машинку и пачку бумаги.

—  Чтобы ты долбил у нас над ухом и мешал спать?

—  Тогда хотя бы ручку, карандаш и блокнот.

—  Договорились!

На этом и порешили; между тем ночи выстроились в неделю, недели соединили лето и раннюю осень, а Сашин голос набирал силу вместе с биением сердца и мягкими толчками рук и ног. Когда Мэгги засыпала, его голос подчас будил ее, и она подносила руку к губам, которые вещали о причудливых фантазиях.

—  Тихо, тихо, Саша. Отдохни. Надо спать.

—  Спать,— шептал он сквозь дремоту,— спать.— И затихал.

—  На ужин, пожалуйста, свиные отбивные.

—  А как же соленые огурцы с мороженым? — спросили они почти в один голос.

—  Свиные отбивные,— повторил он; прошла вереница других дней, занялись другие рассветы, и тогда он попросил: — Гамбургеры!

—  На завтрак?

—  С луком,— подтвердил он.

Октябрь простоял без движения только сутки, а там...

Хэллоуин благополучно миновал.

—  Спасибо,— сказал Саша,— что помогли мне перевалить за эту дату. А что там у нас через пять суток?

—  Ночь Гая Фокса!

—  То, что надо!

И через пять суток Мэгги поднялась за минуту до полуночи, дошла до ванной и вернулась в полной растерянности.

—  Дорогой,— позвала она, присаживаясь на краешек постели.

Полусонный Дуглас Спеллинг повернулся на бок. — А?

—  Что у нас сегодня? — зашептал Саша.

—  Гай Фокс. Наконец-то. А в чем дело?

—  Мне как-то не по себе, — сказал Саша. — Нет, ничего не болит. Сил хоть отбавляй. Собираюсь в путь. Пора прощаться. Или здороваться? Как будет правильнее?

—  Выкладывай, что у тебя на уме.

—  Кажется, соседи предлагали обращаться к ним в любое время, если понадобится ехать в больницу?

—  Предлагали.

—  Звоните соседям,— сказал Саша. Они позвонили соседям.

В больнице Дуглас поцеловал жену в лоб и прислушался.

—  Здесь было неплохо,— сказал Саша.

—  Для тебя — все самое лучшее.

—  Нашим беседам пришел конец. Счастливо,— сказал Саша.

—  Счастливо,— ответили они дуэтом.

На рассвете где-то прозвучал негромкий, но явственный крик.

Вскоре после этого Дуглас вошел в палату к жене. Встретившись с ним глазами, она произнесла:

—  Саша исчез.

—  Я знаю,— тихо ответил он.

—  Но он распорядился, чтобы его заменил кое-кто другой. Гляди.

Когда он подошел к кровати, она откинула уголок одеяльца.

—  С ума сойти.

Он увидел маленькое розовое личико и глаза, которые на мгновение полыхнули ярко-голубым и тут же закрылись.

—  Кто это? — спросил он.

—  Твоя дочь. Знакомься: Александра.

—  Привет, Александра,— сказал он.

—  Тебе известно, как сокращенно зовут Александру?

—  Как?

—  Саша.

Он с величайшей осторожностью коснулся круглой щечки.

—  Здравствуй, Саша,— сказал он.

Перевод Елены Петровой